Посылка

Наконец-то я могу испустить неудержимый вздох облегчения, который вырывается у каждого простого смертного, если только у него не вырезали селезенку, когда он после вынужденного изнурительного бега может наконец броситься в оазис давно вожделенного отдыха. Я охотно признаюсь, что с самого начала благословенные буквы, составляющие слово «конец», мелькали в моем уме, подобно крохотным черным плясунам, кружащимся в самом милом моему сердцу танце. Художники — я имею в виду истинных художников, тех, кто, подобно мне, считает, что все несовершенное должно держаться в тени, а все чуждое величия бесполезно и преступно,— художники, знающие, что любой замысел таит в себе страшные бездны и среди бесчисленных путей, ведущих к его воплощению, найдется не более двух-трех (я не так строг, как Лабрюйер); художники вечно неудовлетворенные и ненасытимые, точно души в чистилище, не поставят мне в укор насмешливый тон и некоторую желчность, которой и сами они наделены в неменьшей степени, чем их критик. Уж им-то известно, что нет ничего утомительнее, чем объяснять вещи, которые следовало бы понимать каждому. Если скуку и презрение позволительно приравнять к страстям, то ведь и для этих художников скука и презрение были всегда теми повседневными неотвратимыми страстями, которые труднее всего преодолевать. Я ставлю самому себе жесткие требования и хотел бы, чтобы каждый ставил себе такие же. Я постоянно повторяю себе: зачем? — а выдвинув несколько веских доводов, спрашиваю сам себя: кому и чему они послужат? Среди моих многочисленных упущений имеются и вполне умышленные: я сознательно не касался большого числа бесспорных дарований, слишком широко признанных, чтобы стоило их хвалить, и недостаточно примечательных в хорошем или дурном смысле, чтобы они могли служить темой для анализа. Я задался целью искать на нынешней выставке Воображение и поскольку мало где обнаружил его присутствие, то вынужден был говорить лишь о немногих. Что касается моих невольных упущений и ошибок, то Живопись простит их мне как человеку, который, не обладая, быть может, слишком пространными познаниями, любит Ее всеми фибрами души. Те же, кто сочтет себя задетыми, найдут многочисленных заступников или утешителей, не говоря уж о том из наших собратьев, кому вы, дорогой М..., поручите отчет о следующей выставке, предоставив ему такую же свободу мнений, какую соизволили предоставить мне. От всей души желаю ему найти больше поводов для удивления или восторга, чем я при всем старании сумел отыскать. Благородные, подлинные художники, о которых я выше говорил, повторят вслед за мной: тут много сноровки и умения, но очень мало истинного таланта. Таково общее мнение. И тут я, увы согласен со всеми. Как видите, дорогой М..., вовсе Не стоило растолковывать вещи, которые каждый и без того понимает так же, как и мы с вами. Единственное мое утешение — надежда, что, повторяя общие места мне, быть может, удалось доставить удовольствие тем двум-трем друзьям, которые угадывают, когда я мысленно обращаюсь к ним, и к числу которых вы, надеюсь, позволите отнести себя.

Искренне преданный вам сотрудник и друг