Предистловие к
«НЕОБЫКНОВЕННЫМ ПРИКЛЮЧЕНИЯМ НЕКОЕГО ГАНСА ПФААЛЯ»
«Необыкновенные приключения некоего Ганса Пфааля» впервые были напечатаны в «Южном литературном вестнике», первом литературном журнале, издаваемом Эдгаром По в Ричмонде. Было ему тогда двадцать три года. В посмертном издании его произведений, между прочим, далеко не полном, после «Ганса Пфааля» помещена весьма удивительная заметка, анализ которой я намерен произвести и которая покажет заинтересованным читателям одну из ребяческих причуд гения.
По рассматривает различные сочинения, посвященные одной теме — Луне, ее описанию и т. п. — сочинения-розыгрыши, или, по выражению американцев, обожающих, когда их дурачат — hoaxes. По всячески старается доказать, насколько все эти сочинения ниже его собственного, поскольку им не хватает самой важной черты, сейчас объясню, какой именно.
Он начинает с того, что приводит выдержки из «Лунной повести» и «Луны-обманщицы» («Moon Story» и «Мооп-Ноах») господина Лока, которые, полагаю, представляют собой не что иное как перепев злосчастных «Животных на Луне», лет двадцать тому назад прошумевшие на нашем материке, уже тогда слишком американском. По начинает с утверждения, что его jeu d'esprit опубликовали в «Южном литературном вестнике» еще за три недели до того, как господин Лок напечатал свой розыгрыш в «New York Sun». Несколько газет объединили и опубликовали одновременно оба произведения, и Эдгар По был вправе оскорбиться тем, что ему навязали это, с позволения сказать, родство.
Если уж публика могла проглотить «Мооп-Ноах» господина Лока, то лишь по той причине, что ее невежество в астрономии превосходит всякое правдоподобие.
Какой бы мощью ни обладал телескоп господина Лока, не в его власти приблизить Луну, находящуюся за 240 ООО миль от Земли, настолько, чтобы можно было разглядеть животных, цветы, различить форму и цвет глаз у мелких пташек, как это удалось Гершелю, герою розыгрыша господина Лока. Как-никак, стекла его телескопа были изготовлены у Хартлея и Гранта; а ведь эти господа, — торжествуя, заявляет По, — прекратили свою коммерческую деятельность за много лет до появлении в печати этого «hoax».
Кстати о густой челке, своего рода завесе, затеняющей глаза лунного бизона: Гершель (т. е. Лок) полагает, что это — предусмотрительность природы, необходимая для защиты зрения животного от разрушительно резкой смены тьмы и света, коим подвергаются обитатели той стороны Луны, что обращена к нашей планете. Но этой смены просто нет! Обитатели Луны, если таковые имеются, не знают мрака. Когда скрывается Солнце, им светит Земля.
Вся его лунная топография, так сказать, «смещает сердце вправо». Она противоречит всем картам, противоречит сама себе. Автор и не подозревает, что на лунной карте Восток — слева.
Введенный в заблуждение такими названиями, как Маге Nubium, Маге Tranquilitatis, Mare Fecunditatis, которыми астрономы обозначили лунные пятна, господин Лок подробно расписывает эти моря и свойства лунной влаги. Так вот, с точки зрения астрономии на Луне ничего подобного не существует.
Описание крыльев человека-нетопыря — всего-навсего плагиат летучих островитян Питера Вилкинса. В каком-то месте господин Лок говорит: «Какое, должно быть, чудесное влияние наш земной шар, в тринадцать раз превосходящий своего спутника, оказывал на него, когда тот был всего лишь зародышем в утробе времени, пассивным объектом химического родства!» Замечание тонкое, но астроном никогда бы так не сказал и уж тем более не напечатал бы в Эдинбургском научном журнале. Ибо каждый астроном знает, что Земля — а ведь здесь говорится именно о ней — не в тринадцать, а в сорок девять раз больше Луны!
Но вот замечание, ясно характеризующее аналитический ум Эдгара По. «Как мог Гершель, — говорит он, — явственно различать живые существа и подробнейшим образом описывать их формы и краски! Это-то и выдает недобросовестность наблюдателя. Он плохо входит в роль, он даже не умеет сфабриковать достоверную мистификацию. А иначе как он не заметил сразу же той особенности, которая непременно бросилась бы в глаза прирожденному наблюдателю, заметь он на Луне животных, уж этот факт он мог бы предположить: «Они ходят вверх ногами и вниз головой, точь-в-точь как мухи по потолку!» Поистине, крик души.
Выдумывая растения и животных, никоим образом не следует проводить аналогию с земными созданиями; крылья человека-нетопыря не удержали бы его в разреженной лунной атмосфере; трансфузия искусственного света через объектив — чистая галиматья. Если б речь шла лишь о телескопах, достаточно сильных, чтобы разглядеть все происходящее на небесном теле, автору еще можно было бы поверить; но для этого еще нужно, чтобы оно было достаточно сильно освещено, а ведь чем оно дальше, тем сильнее рассеивается свет, и т. д.
Вот заключение По, небезынтересное для людей, любящих скрупулезно разглядеть в рабочем кабинете гения все до мельчайших подробностей — и квадратные листки Жан-Поля, надетые на веревочку, и паутину правки на гранках Бальзака, и манжеты Бюффона, и прочее. «Цель подобных статеек — как правило, сатира; тема — описание лунных нравов в сопоставлении с земными: но ни в одной из них не вижу я ни малейшего усилия достоверно представить самые подробности полета. Все авторы выглядят полными невеждами в астрономии. В «Гансе Пфаале» замысел автора оригинален хотя бы потому, что автор, стремясь к правдоподобию, опирается на научные принципы (насколько, разумеется, это допускает фантастический характер сюжета), необходимые для убедительности описания полета с Земли на Луну».
Не возражаю, если читатель улыбнется — я и сам улыбался не раз, натыкаясь на любимого конька автора. И разве слабости великого человека не представляют умилительной картины для беспристрастного ума? До чего же и впрямь удивительно видеть, как этот ум — то глубоко германский, то в высшей мере восточный — вдруг раскрывает весь свой американизм.
Но если отнестись к нему с пониманием, то самым сильным чувством остается восхищение. Я спрашиваю — а кто бы из нас (я говорю о самых могучих) осмелился в двадцать три года, в том возрасте, когда еще только учишься читать, отправиться на Луну во всеоружии астрономических сведений и достаточного знания физики, решительно оседлав своего конька, вернее, пугливого гиппогрифа достоверности?
