Женщина

Существо, в котором большинство мужчин находят источник самых сильных и даже, скажем это в укор высоким радостям философии, самых длительных наслаждений; кому или ради кого отдаются все их силы; страшное существо, общение с которым так же невозможно, как с Богом (с той разницей, что божественная бесконечность не общается с конечным, ибо она ослепила бы и раздавила его, тогда как существо, о котором идет речь, непроницаемо, быть может, лишь потому, что ему нечего сообщить); существо, в котором Жозеф де Местр видел прекрасное животное, чья грация украшала и облегчала напряженную политическую игру; ради кого создаются и теряются состояния; кто вдохновляет художников и поэтов на самые драгоценные их творения; существо, дарящее нам самые жгучие радости и самые плодотворные муки,— словом, женщина для художника вообще и для г-на Г. в частности — вовсе не только самка мужчины. Она скорее божество, светоч, властвующий над творческими замыслами мужчины; она — отблеск всех красот природы, сосредоточенных в одном существе; она — предмет самого высокого восхищения и самого острого любопытства, которые лицезрение жизни способно дать наблюдателю. Она — некий идол, быть может, ограниченный, но ослепительный и чарующий, чьи взоры правят помыслами и судьбами. Но, повторяю, женщина — не животное, чьи безупречно слаженные члены дают совершенный образец гармонии; в ней нет даже чистой красоты, предмета высокой и строгой мечты скульптора; впрочем, даже обладай она этими свойствами, их все равно было бы недостаточно, чтобы объяснить ее таинственную и прихотливую прелесть. Тут не помогут нам ни Винкельман, ни Рафаэль, и я уверен, что г-н Г., несмотря на весь его ум (не в обиду ему будь сказано), отвернулся бы от античной статуи, если бы из-за нее он терял возможность насладиться портретом кисти Рейнолдса или Лоуренса. Все, что украшает женщину и подчеркивает ее красоту, делается частью ее существа, и потому художники, с особым рвением изображающие это загадочное создание, так же увлекаются Mundus of Women[1], как и самой женщиной. Спору нет, женщина — это свет, взгляд, зов к счастью, иногда слово; но прежде всего — это общая гармония, и не только в осанке и движениях, но также и в шелках, в воздушном, сверкающем облаке окутывающих ее тканей, составляющих как бы атрибуты и пьедестал этого божества, в металле и камнях, которые змеятся вокруг ее рук и шеи, усиливая своими искрами огонь ее взглядов, или тихо позвякивают у ее ушей. Какой поэт, описывая наслаждение, испытанное им при появлении красавицы, решится отделить женщину от ее наряда? Найдется ли человек, которому не случалось бы на улице, в театре, в Булонском лесу бескорыстно восторгаться до тонкости продуманным нарядом и уносить с собой его образ, неотделимый от красоты той, кому он принадлежал, соединяя мысленно воедино и женщину и ее платье? Здесь, мне кажется, уместно вернуться к некоторым вопросам, связанным с модой и с украшениями, лишь мельком затронутым в начале моего эссе; уместно взять под защиту искусство украшать себя и отомстить за нелепую клевету, возводимую на него иными весьма сомнительными поклонниками естественного.


Примечания

  1. Миром женского (лат.).