О героизме в современной жизни

Многие приписывают упадок живописи падению нравов^[1]. Этот ходячий предрассудок заурядных живописцев распространился и среди публики; однако он служит слабым оправданием для художников, работающих с оглядкой на прошлое: оно и легче, и есть чем потешить свою лень.

Впрочем, стоит ли напоминать, что великая традиция утрачена, а новая еще не установилась.

Что же такое эта великая традиция, как не естественная и привычная идеализация жизни в искусстве минувших времен? То была сильная, воинственная жизнь, и постоянная готовность человека к самозащите придавала его движениям значительность, а позе — величавость или силу. Общественная жизнь отличалась живописной праздничностью, которая накладывала отпечаток и на семейный быт. Жизнь в старину была зрелищной, многое в ней предназначалось для зрительного удовольствия, и повседневное это язычество в высшей степени благоприятствовало искусству.

Прежде чем доискиваться, в чем состоит эпическая сторона современной жизни, и доказывать на примерах, что и нашей эпохе присущи высокие стремления, мы возьмем на себя смелость утверждать: поскольку всем векам и всем народам была присуща своя красота, то, следовательно, и мы не обделены ею. Таков уж порядок вещей.

Во всех видах красоты, как и в других жизненных явлениях, содержатся элементы вечного и преходящего, абсолютного и частного. Общей для всех — абсолютной и вечной — красоты не существует, или, вернее, она является только абстракцией, сливками, снятыми со всех видов прекрасного. Элемент частного во всякой красоте порождается страстями, а поскольку нам свойственны страсти, значит, и у нас есть своя красота.

Если оставить в стороне Геракла на горе Эта, Като-на Утического и Клеопатру, самоубийства которых не походят на современные^[2], то какие самоубийства вы видите на старинных холстах? В эпоху языческого жизнелюбия вы не найдете ничего похожего на гибель Жана Жака Руссо и даже на странный и удивительный конец Рафаэля де Валантена.

Что касается наряда современного героя, то хотя прошли времена, когда бездарные художники одевались, словно Журден, на манер турецкого султана, и курили огромные кальяны, но и теперь среди художников и среди публики многим хотелось бы придать поэтичность современным героям трагедий Дюма с помощью греческого плаща или хитона.

А между тем разве наша одежда, при всех нападках на нее, не наделена своей красотой и даже экзотичной прелестью? И разве не связана она неотъемлемо с нашей болезненной эпохой, чьи черные узкие плечи словно несут на себе символ неизбывного траура? К тому же заметьте, что фрак и сюртук обладают не только политической красотой, отражающей всеобщее равенство, но и красотой поэтической, отражающей душу общества. Нынешнее общество тянется, словно нескончаемая вереница похоронных служек: служек-политиков, служек-влюбленных, служек-буржуа. Все мы непрерывно шествуем за каким-нибудь катафалком.

Одна и та же унылая униформа на всех, несомненно, свидетельствует о равноправии, а те оригиналы, которых некогда сразу же выдавала яркая, пестрая одежда, сегодня довольствуются легкими нюансами, да и то скорее в рисунке и покрое, чем в цвете. И разве гримасничающие складки, которые змеями обвиваются вокруг болезненной плоти, не чаруют особой, таинственной грацией?

Господа Эжен Лами и Гаварни, не принадлежа к числу выдающихся гениев, вполне разделяют этот взгляд на вещи: один из них воспел официальный дендизм, второй — дендизм авантюры и прихоти! Перечитав книгу г-на Жюля Барбе д' Оревильи «О дендизме», читатель со всей очевидностью убедится, что дендизм — явление современное и порожден неведомыми доселе причинами.

И пусть колористы не возмущаются, ибо хоть и трудна задача, зато слава велика. Великий мастер сумеет создать колорит, используя черный фрак, белый галстук и серый фон.

Возвращаясь к главному и важнейшему вопросу, а именно: обладаем ли мы особой красотой, соприродной новым страстям, я хочу отметить, что большинство художников, бравшихся за современные сюжеты, ограничились общественной и официальной тематикой, нашими бранными подвигами и политическим героизмом. Да и пишут они такие полотна без всякой охоты и только потому, что получили заказы и плату от правительства. А между тем частная жизнь дает примеры совсем иного героизма.

«Газет де Трибюно» и «Монитер», развлекая читателей картинками из жизни высшего света и беспорядочного существования тысяч обитателей городского дна — преступников и продажных женщин,— убеждают нас, что стоит только открыть пошире глаза, и перед нами предстанет героизм наших современников.

Один из нынешних министров, выведенный из себя наглой бесцеремонностью политических противников, заявил со свойственным ему надменным и властным красноречием, что любая невежественная и назойливая оппозиция вызывает у него самое решительное отвращение и презрение. В тот же вечер на Итальянском бульваре только и было слышно: «Ты был сегодня в палате? Ты слышал министра? Черт побери, он был великолепен! Ну и гордыня! Я в жизни ничего подобного не видел!»

Стало быть, в современной жизни существуют и красота и героизм!

Кто-то другой говорит: «К... или Ф... получил заказ на юбилейную медаль. Да разве он справится с этим — ему такие вещи не по плечу!»

Стало быть, есть художники, которым в большей или меньшей степени доступно понимание современной красоты.

Или еще: «Б... просто поразителен!.. Даже байро-новские пираты не столь величавы и высокомерны. Поверишь ли, он оттолкнул аббата Монтеса и ринулся к гильотине с криком: «Не лишайте меня моего мужества!»

Эти слова невольно напоминают предсмертный вызов известного преступника, бунтаря со здоровым телом и ясным духом, чья свирепая отвага не склонила голову даже перед машиной, олицетворяющей высшую кару!

Подобные слова, непроизвольно срываясь с наших уст, свидетельствуют о вере в новую и особую красоту, далекую от красоты Ахилла или Агамемнона.

Парижская жизнь поистине богата поэтическими и чудесными сюжетами. Чудесное обступает нас со всех сторон, мы вдыхаем его вместе с воздухом, но глаза наши его не замечают.

Обнаженная человеческая плоть, столь дорогая сердцу художников и составляющая непременный элемент их успеха, так же часто радует наш взор — в постели, в ванне, в партере театра — и так же неотделима от нашей жизни, как это было в старину. И средства и мотивы живописи так же обильны и разнообразны, как и прежде, но появилось и новое — современная красота.

Ибо герои «Илиады» не годятся и в подметки всем вам, о Вотрен, Растиньяк, Биротто, а также и вам, Фонтанарес, не рискнувшему поведать публике о своих страданиях, облачившись в прозаический тесный фрак, который мы все теперь носим, и вам, Оноре де Бальзак, самый героический, самый удивительный, самый романтический и поэтический среди всех персонажей, рожденных вашей творческой фантазией!

Примечания

1. ↑ Не следует смешивать одно с другим, поскольку первое затрагивает исключительно искусство, тогда как второе касается общества и его морали.
2. ↑ Геракл решает покончить с собой, не выдержав нестерпимых мук от сжигавшей его одежды; Катон — от мысли, что не в силах ничего больше сделать для свободы, а сладострастная царица—потеряв разом и трон и возлюбленного. Никто не лишает себя жизни ради того, чтобы приблизить момент метапсихоза.