«Освобожденный Прометей»

Сочинение JI. де Санвиля
— Это философская поэзия.
— Что такое философская поэзия? И кто такой господин Эдгар Кине? Философ?
— Гм-гм... — Поэт?
— О-о-о...
— Тем не менее господин Эдгар Кине обладает несомненными достоинствами.
— Но и господин де Санвиль тоже!
— Объяснитесь.
— Я готов. Когда художник говорит себе: «Я создам потрясающе поэтическую картину! О, поэзия!» — у него получается холодная живопись, в которой замысел произведения блистает в ущерб самому произведению. Примеры: «Греза о Счастье» или «Фауст и Маргарита». И хотя господа Папети и Ари Шеффер отнюдь не лишены достоинств, но... поэтичность картины должна быть проявлена зрителем.
— Как и философичность поэмы — читателем.
— Совершенно верно, это одно и то же.
— Значит, поэзия не имеет ничего общего с философией?
— Бедный читатель, как вы закусываете удила, когда вам внушат какую-нибудь склонность! Поэзия по самой своей сути философична, но поскольку она прежде всего фатальна, то волей-неволей вынуждена быть философской.
— Выходит, философская поэзия ложный жанр?
- Д а .
— В таком случае какой смысл говорить о господине де Санвиле?
— Потому что он не лишен кое-каких достоинств. Мы будем говорить о его книге как о трагедии, в которой есть несколько остроумных мест.
К тому же он выбрал самую обширную и самую беспредельную идею, самый пространный круг, самый безграничный из всех мятежных сюжетов — «Освобожденного Прометея» — человечество, восстающее против призраков, осужденный изобретатель, разум и свобода, вопиющие:
«Справедливости!». Поэт, как вы увидите, верит, что справедливости они добьются.
Действие происходит на Кавказе на исходе ночи. Прикованный Прометей, над которым сидит орел, выпевает свою вечную жалобу и призывает страждущее человечество встретить грядущую зарю свободы. Хор — человечество — рассказывает Прометею свою горестную историю: сперва младенческое варварское поклонение божествам, дельфийские оракулы, лживые утешения мудрецов, опиум и лауданум Эпикура, чудовищные оргии эпохи упадка и наконец искупление кровью агнца.


Но Символ сей хранящий,
На небесах горящий,
Чуть вспыхнув, вмиг угас.

Прометей продолжает бунтарствовать и возвещать новую жизнь; Гармония, прекраснейшая из муз, желает утешить его и велит предстать перед ним духу неба, духу жизни, духу земли и духу метеоров, каковые повествуют Прометею довольно туманным слогом о тайнах и таинствах природы. Прометей объявляет себя царем земли и неба:
Все боги умерли, коль молния — моя.


Иными словами, Франклин низверг с трона Юпитера.
Ио, то есть Магдалина или Мария, то есть любовь, приходит в свой черед пофилософствовать с Прометеем; тот растолковывает ей, почему ее любовь является эпикуреизмом чистой воды, а все ее старания никчемны и бесплодны:

Пока колени ты в молитвах истираешь,
На горести детей земли ты не взираешь!
Когда ты молишься, погибни хоть весь свет.


Внезапно таинственная стрела пронзает стервятника. Появляется Геракл, и человеческий разум обретает свободу с помощью силы, что есть призыв к мятежу и дурным страстям! Гармония повелевает явиться былым провозвестникам вероучений — Ману, Зороастру, Гомеру и Иисусу Христу — и поклониться новому божеству Вселенной; каждый из них излагает свою доктрину, а Прометей и Геракл берут на себя труд поочередно доказать каждому, что каковы бы ни были боги, судят они куда менее верно, чем человек, или, на языке социалистов, человечество, так что даже самому Иисусу Христу, который возвращается в предвечную ночь, не остается ничего, кроме как воспеть хвалу новому режиму, основанному исключительно на науке и силе.
Итог — атеизм.
Все это чудесно, и мы желали бы лишь одного — принять и согласиться, будь это написано живо, приятно, занимательно и с вдохновением.

Однако ничего подобного; г-н Санвиль ловко уворачивается от культа Природы, великой религии Дидро и Гольбаха, единственной прикрасы атеизма.
Вот отчего мы делаем следующий вывод: «К чему философская поэзия, ежели она и в подметки не годится одной-единственной статье «Энциклопедии» или однойединственной песенке Дезожье?»
И еще одно. Философскому поэту необходим Юпитер:
в начале его поэмы Юпитер представляет определенную сумму идей, в конце же Юпитер низвергнут. Следовательно, поэт не верит в Юпитера!
Однако великая поэзия по самой своей сути глупа, она верит, и в этом состоит ее величие и сила.
Никогда не путайте призраков разума с призраками воображения: первые происходят из личных свойств, вторые — из окружающих вас людей и воспоминаний.
Первый Фауст великолепен, второй никудышен. Форма у г-на де Санвиля пока что расплывчатая и неустоявшаяся; ему неведомы мощно окрашенные рифмы, эти фонари, что освещают путь мысли; не ведает он и о воздействии, какого можно добиться посредством определенного количества по-разному сочетающихся слов. Но при всем при том г-н де Санвиль — человек небесталанный и благодаря убедительности суждений и гордости за современность в некоторых местах своего трактата поднимается довольно высоко, однако неизбежно оказывается жертвой избранного жанра. Несколько возвышенных и звучных стихов доказывают, что если бы г-н де Санвиль захотел развить пантеистическую, связанную с природой сторону проблемы, он достиг бы великолепных результатов и его талант засверкал бы куда более непринужденным блеском.