О пейзаже

Пейзаж, так же как и портретную и историческую живопись, можно классифицировать на основе различия в методе. В этой области существуют колористы, рисовальщики и мастера фантастического пейзажа; есть натуралисты, безотчетно идеализирующие природу, и адепты шаблона, пристрастившиеся к особому, странному жанру, именуемому «историческим» пейзажем.

В пору романтического переворота пейзажисты по примеру самых знаменитых фламандцев предались исключительно изучению природы. Это вывело их на новый путь и придало особый блеск современной школе пейзажа. Их талант проявился в основном в неустанном преклонении перед видимым миром во всех его аспектах и во всех подробностях.

Иные, настроенные более философски и рассудочно, отдали преимущественное внимание стилю, то есть гармонии главных линий, архитектуре природы.

Пейзаж фантастический, воплощение человеческих грез, пейзаж, где наше «я» себялюбиво подменяет собой природу, большого развития во Франции не получил. Лучшие образцы этого особого жанра мы встречаем у Рембрандта, Рубенса, Ватто и в некоторых английских альбомах гравюр; этот жанр является как бы миниатюрной аналогией пышных оперных декораций и выражает естественную потребность в чудесном. Это — пластическое воображение применительно к пейзажу: сказочные сады, необозримые горизонты, небывало прозрачные воды, текущие наперекор законам рельефа, гигантские скалы с идеальными пропорциями, туманы, парящие как во сне. Сторонников фантастического пейзажа оказалось у нас не много, оттого ли, что он мало соответствует французскому складу, или просто оттого, что наша школа прежде всего испытывала потребность в приобщении к природе.

Что же касается исторического пейзажа, о котором я скажу несколько слов на манер отходной, то в нем нет ни свободной фантазии, ни раболепной верности природе: исторический пейзаж — это мораль применительно к природе.

Чудовищное противоречие! У природы нет иной морали, кроме самого факта ее бытия, она сама и является моралью; между тем ее хотят перестроить и упорядочить в соответствии с якобы более здравыми и отчетливыми правилами, правила же эти исходят не из свободного стремления к идеалу, а из какого-то странного и никому не ведомого свода законов.

Вот так и трагедия — всеми забытый жанр, жалкие остатки которого можно встретить только в «Комеди Франсэз», самом унылом театре на свете,— выкраивается теперь по извечным шаблонам: любовь, ненависть, сыновняя привязанность, честолюбие и тому подобное. Ее герои, точно марионетки на веревочках, ходят, кланяются, рассаживаются и ведут беседу в соответствии с неким таинственным и священным этикетом. Как ни старайтесь, вам даже молотком не вколотить в голову современного автора трагедий идею о бесконечном многообразии жизни; вы можете бить его и даже убить, но не сумеете его убедить, что мораль должна быть многоликой. Видели ли вы когда-нибудь, чтобы трагические персонажи пили и ели? Даже физические потребности подчинены у них морали, а страсти навязаны им извне, тогда как большинство людей в силу своего естества следуют велениям своих страстей. Однажды рядовой драматург «Комеди Франсэз» признался мне, что романы Бальзака вызывают у него горечь и отвращение и что он лично не представляет себе, как это влюбленные могут интересоваться чем-либо, кроме аромата цветов и утренней росы. Мне кажется, правительству пора вмешаться в это дело. Разумеется, просвещенные литераторы, занятые своим творчеством даже в воскресные дни, не смотрят этих трагедий, но существуют ведь и простодушные зрители, которым внушили, будто «Комеди Франсэз» является святилищем искусства, и добрую волю этих людей, достойную всяческого восхищения, бессовестно обманывают регулярно раз в неделю. Допустимо ли, чтобы сограждане наши тупели и забивали себе головы подобным вздором? Однако, судя по всему, ходульная трагедия и исторический пейзаж сильнее всех богов.

Теперь вам понятно, что такое добропорядочный трагический пейзаж. Это комбинация из написанных по трафарету деревьев, фонтанов, могил и погребальных урн. Собаки скроены по шаблону некой исторической собаки, и исторический пастух не может под страхом бесчестия завести себе иного пса. Всякое безнравственное дерево, которое позволит себе вырасти единолично и на собственный лад, тотчас срубается под корень; всякое болото, где водятся жабы и головастики, безжалостно засыпается землей. Исторические художники, которые боятся допустить самую мелкую естественную погрешность в своей работе, представляют себе ад в виде реального пейзажа с чистым небом и свободной пышной растительностью наподобие саванны или девственного леса.

Господа Поль Фландрен, Дегоф, Ше-вандье и Тэто решили стяжать славу борцов против национального вкуса.

Я не знаю, откуда идет исторический пейзаж. Во всяком случае, не от Пуссена, поскольку вышеупомянутые господа находят его талант извращенным и распутным.

Господа Алиньи, Коро и Каба отдают преимущественное внимание стилю. Однако если у г-на Алиньи стиль определяется предвзятой философской концепцией, то у г-на Коро он естественно вытекает из его душевного склада и врожденной простоты. К сожалению, в этом году г-н Коро представил всего лишь один пейзаж — коровы у водоема в лесу Фонтенбло. Этот художник тяготеет скорее к гармонии, чем к колориту. В его композициях, всегда свободных от педантичности, много прелести в силу самой простоты цвета. Почти все его вещи обладают особым даром единства, благодаря которому произведения искусства особенно легко западают в память.

Г-н Алиньи — автор прекрасных офортов с видами Коринфа и Афин. Они превосходно подтверждают ходячие представления о таких пейзажах. К тому же эти исполненные гармонии каменные поэмы, равно как и приемы, избранные художником для их воплощения, как нельзя лучше отвечают серьезному, идеалистически направленному таланту г-на Алиньи.

Г-н Каба решительно свернул с пути, на котором успел завоевать столь широкую известность. До присоединения к вызывающей позиции некоторых пейзажистов-натуралистов он был и более блестящим и более наивным. Нельзя не сожалеть, что он больше не доверяется природе, как раньше. Разумеется, талант его достаточно велик и не может не накладывать на все его композиции свою особую печать, однако недавно появившаяся у него склонность к янсенизму, к добровольному самоограничению в выразительных средствах не послужит к украшению его славы.

И вообще, влияние Энгра не может быть благотворным в области пейзажа. Линия и стиль не могут подменить собою свет, тень, рефлексы и цветовую атмосферу — эти элементы играют исключительно важную роль в поэзии природы, которую невозможно втиснуть в тесные рамки энгровского метода.

Приверженцы противоположной позиции — натуралисты и колористы — завоевали гораздо большее признание. Богатый, щедрый колорит, прозрачное, пронизанное светом небо и особая искренность, благодаря которой они органично принимают все, что идет от природы, составляют их основные достоинства. Лишь немногие из них, как, например, г-н Т р у а й-о н, чересчур увлекаются резвостью своей кисти. Подобные нарочитые приемы, с трудом освоенные, применяемые с неизменным, но однообразным успехом, привлекают зрителя подчас сильнее, нежели сам пейзаж. А иной раз какой-либо до сих пор не замеченный пейзажист, как, например, г-н Шарль Л е Р у, своей смелостью добивается неожиданного результата. Словом, только одно качество неподражаемо — непосредственность.

Г-н К у а н ь я р написал большой и довольно эффектный пейзаж, вызвавший заметный интерес публики — стадо коров на фоне лесной опушки. Коровы написаны хорошо и добротно, картина в целом производит неплохое впечатление. Однако деревья выглядят недостаточно мощными, чтобы выдержать подобное небо. Так и кажется, что стоит убрать коров, и пейзаж станет просто уродливым.

Г-на Ф р а н с э можно причислить к самым изысканным пейзажистам. Он умеет вглядываться в природу и придавать ей подлинно романтический аромат. Его «Этюд в Сен-Клу» — прелестная вещь, выполненная с большим вкусом, если не считать мелких, как блохи, безвкусных фигурок кисти Месонье, которые слишком привлекают внимание и служат развлечением для профанов. Впрочем, написаны они с тем особым мастерством, которое г-н Месонье вкладывает в изображение своих миниатюрных персонажей^[1].

Г-н Флере, к сожалению, прислал в этом году только пастели. На этом проиграли равно и он и публика.

Г-н Эру — один из тех живописцев, кого интересуют преимущественно освещение и атмосфера. Он отлично умеет передать ясное, чистое небо и туманную дымку, пронизанную солнечным лучом. Ему близка поэзия, присущая северным странам. Однако в его колорите, чересчур вялом и размытом, ощущаются навыки акварелиста; хотя ему и удалось избежать крайностей иных пейзажистов, его кисти все же не хватает уверенности.

Господа Жойан, Шакатон, Лотье и Б о р ж е обычно черпают сюжеты в отдаленных краях; их картины по занимательности сродни путевым заметкам.

Я далек от осуждения узкой специализации, однако мне не нравится, когда ею злоупотребляют, как это делает г-н Жойан, ни разу не покинувший площади св. Марка и не заглянувший даже на Лидо. И если сюжеты г-на Жойана привлекают внимание больше других, то причина тут, по всей вероятности, в высоком, хотя и однообразном мастерстве его работ, неизменном результате одних и тех же приемов. На мой взгляд, г-н Жойан никогда не продвигался ни на шаг в своем искусстве.

Г-н Борже расстался с Китаем и показал нам мексиканские, перуанские и индейские пейзажи. Хотя его нельзя отнести к числу первоклассных художников, его колориту свойственны блеск и живость, тона у него свежие и чистые. Если бы г-н Борже меньше интересовался собратьями пейзажистами и писал проще, как любознательный путешественник, он добился бы, я думаю, более значительных успехов.

Г-н Шакатон, посвятивший себя целиком Востоку, уже давно числится среди самых умелых живописцев; его картины веселы и жизнерадостны. К сожалению, они почти всегда напоминают ухудшенные и обесцвеченные варианты работ Декана и Марила.

Что касается г-на Лотье, то он не ищет в жарких краях серые тона и туманную дымку, а предпочитает подчеркивать резкость и сверкание их красок. Его залитые солнцем пейзажи отличаются своего рода жестокой достоверностью. Они напоминают раскрашенный дагерротип.

А теперь мне хотелось бы поговорить о художнике, который, на мой взгляд, больше, чем все вышеупомянутые, и даже больше, чем многие прославленные художники прошлого, близок к прекрасному в жанре пейзажа; широкая публика мало его знает, потому что неудачи прежних лет и происки недругов отдалили его от Салона. Я полагаю, настало время для г-на Теодора Руссо — читатель, конечно, догадался, что речь идет именно о нем — вновь предстать перед публикой, которую другие пейзажисты уже успели постепенно приучить к новому в этом жанре.

Объяснить словами сущность дарования г-на Руссо так же трудно, как и талант Делакруа, с которым, кстати сказать, у него есть известная общность.

Г-н Руссо — мастер северного пейзажа. Его живопись проникнута глубокой меланхолией. Он любит синеватые дали, сумерки, необычные закаты, отраженные в воде, густую, тенистую листву, волнуемую ветром, подчеркнутую игру светотени. Его краски великолепны, хотя отнюдь не ярки. Неповторимо своеобразно небо на его полотнах, все в мягких, пушистых облаках. Если мы оживим в памяти некоторые пейзажи Рубенса и Рембрандта и добавим к ним кое-что от английской манеры и если предположим в художнике глубоко прочувствованную любовь к природе, которая преобладает над этими влияниями и упорядочивает их, мы сумеем получить представление о магической силе живописи г-на Руссо. Как Делакруа, он вкладывает в полотна свою душу; г-н Руссо — натуралист, неудержимо тяготеющий к идеалу.

Г-н Г ю д е н все больше утрачивает былую популярность. По мере того как публика приобщается к хорошей живописи, она отворачивается даже от знаменитостей, если они не доставляют ей того же удовольствия. Как мне кажется, г-н Гюден относится к категории людей, затыкающих свои раны искусственной плотью, к разряду скверных певцов, которые считаются хорошими актерами, и к «поэтичным» живописцам.

Г-н Жюль Ноэль написал прекрасный морской пейзаж, хороший и светлый по колориту, сияющий и радостный. Просторный порт, залитый ярким и подвижным светом Востока, у причала большая фелука странной формы и необычной окраски. Эту марину можно упрекнуть, пожалуй, только в чрезмерной красочности и в недостатке единства. Но у г-на Жюля Ноэля наверняка хватит дарования, чтобы достигнуть большего единства, и, судя по всему, он принадлежит к числу художников, которые с каждым днем продвигаются вперед. Заметим попутно: успех этого полотна доказывает, что публика готова сегодня приветствовать любое новое имя во всех жанрах.

Художника К ь о р б о можно поставить в один ряд с теми старинными щедрыми живописцами, которые так пышно расписывали торжественные залы, где с шумом и весельем пировали проголодавшиеся охотники. Живопись г-на Кьорбо — мощная и радостная, цвет — свободный и гармоничный. Однако в картине «Волчий капкан» сюжет не совсем ясен, возможно потому, что сам капкан расположен в слабо освещенном месте. Зад собаки, которая пятится с лаем, написан недостаточно сильно.

Г-н С е н - Ж а н, составляющий, как говорят, отраду и гордость Лиона, не должен рассчитывать на большее, нежели самый скромный успех в любом месте, где знают толк в живописи. Кропотливое воспроизведение подробностей нестерпимо своей педантичностью. Сколько бы вам ни твердили о наивности какого-либо из живописцев лионской школы — не верьте! Уже с давних пор в картинах г-на Сен-Жана преобладает уринно-желтый цвет. Можно подумать, будто он никогда не видел настоящих плодов, но это его ничуть не заботит, поскольку он прекрасно пишет их механически; в действительности же плоды в природе выглядят иначе и имеют гораздо менее отработанный и законченный вид, чем на картинах г-на Сен-Жана.

Совсем иное видим мы у г-на Аронделя, чье главное достоинство состоит в неподдельном простодушии. Вместе с тем его живопись грешит рядом очевидных недостатков, хотя отдельные удачные места очень хороши. Правда, другие слишком темны, и создается впечатление, будто художник не учитывает обстановки — экспозиции в Салоне, наличия других полотен вокруг его работы, дистанции между холстом и зрителем и взаимодействия тонов на расстоянии. Впрочем, владеть кистью — еще не значит быть художником. Знаменитые фламандцы славились умением расположить дичь, они подолгу перекладывали и поворачивали ее, так же как по многу раз меняют позу натурщика,— они старались найти благоприятное сочетание линий и гармонию богатых и светлых тонов.

Работы г-на Филиппа Руссо, красочные и яркие, не раз привлекали внимание публики; этот художник продолжает успешно двигаться вперед. Он и прежде был отличным мастером, теперь же он вглядывается в природу с еще большим вниманием и стремится запечатлеть характерное. Недавно я видел в магазине Дюран-Рюэля чудесную картину г-на Ф. Руссо, изображающую уток,— и сами утки и их повадки переданы очень метко.

Примечания

1. ↑ Я нашел наконец критика, сумевшего превосходным образом выразить свое восхищение работами г-на Месонье: его энтузиазм близок к моему собственному. Речь идет о г-не Ипполите Бабу. Я вполне с ним согласен, что произведения г-на Месонье следовало бы развесить на стенах театра Жимназ. В «Курье франсэ» от 6 апреля мы читаем: «Женевьева, или Отцовская ревность» — очаровательный маленький холст г-на Месонье, которым г-н Скриб украсил фойе театра Жимназ». Эти слова привели меня в восторг, и я решил, что господа Скриб, Месонье и Бабу только выиграют, если я приведу здесь эту цитату.