Почему скульптура нагоняет скуку

Происхождение скульптуры теряется во мраке времен; это, можно сказать, искусство первобытное.

И действительно, как мы знаем, все народы умели очень искусно высекать своих идолов задолго до того, как открыли живопись — искусство, которое связано с глубоким размышлением и даже для восприятия требует от человека особого предрасположения.

Скульптура стоит гораздо ближе к природе, потому-то наши крестьяне, способные радоваться при виде мастерски обточенного куска дерева или камня, слепы к самой прекрасной живописи. Тут скрыта тайна, которую нелегко разгадать.

Скульптура должна преодолевать ряд трудностей, которые неизбежно вытекают из ее выразительных средств. Грубо материальная, как сама природа, она в то же время неопределенна и неуловима в силу своей многоликости. Скульптор тщетно стремится утвердиться на какой-либо одной точке зрения,— зритель, обходя статую вокруг, может увидеть ее со ста различных позиций и не найти единственно верной, а нередко, к вящему унижению для скульптора, случайно упавший луч дневного света или лампы открывает в статуе совсем иную красоту, нежели та, которой добивается ваятель. Картина же имеет всегда тот ракурс, в котором ее замыслил художник, и нет возможности взглянуть на нее иначе. Холст смотрится только под одним углом зрения, в этом исключительность и деспотичность живописи, поэтому художник располагает более сильными выразительными средствами, чем скульптор.

Вот почему одинаково трудно и разобраться в скульптуре и сделать действительно плохую скульптуру. Скульптор П р е о как-то сказал при мне: «Мне понятны и Микеланджело, и Жан Гужон, и Жермен Пилон, но скульптура мне непонятна». Совершенно очевидно, что он имел в виду ремесленную, иначе говоря, варварскую скульптуру.

Детище первобытных времен, скульптура даже во всем великолепии своего расцвета является всего лишь вспомогательным видом искусства. Она больше не занимается кропотливой отделкой переносных фигур, но смиренно служит замыслам живописи и архитектуры. Соборы возносятся к небесам, и бесчисленные их ниши заполнены фигурами, неотъемлемыми от плоти здания; заметьте к тому же, что эти статуи окрашены, и их чистые, простые, но расположенные в изысканной гамме цвета гармонично сочетаются со всем окружающим и содействуют поэтическому эффекту возвышенного творения. Статуи Версаля стоят в гуще тенистой листвы, служащей им фоном, или под струями фонтанов, которые осыпают их тысячами сверкающих алмазов. Во все великие эпохи скульптура дополняла другие виды искусства: в начале же великих эпох и во времена их упадка она являлась искусством, замкнутым в себе.


Когда скульптурные произведения должны располагаться вблизи от глаз зрителя, скульптор пускается на всевозможные мелочные и ребяческие уловки, которые оставляют далеко позади любых идолов и резные трубки первобытных народов. Когда же скульптура становится салонным или комнатным искусством, появляются новые дикари — специалисты по кружевам, как, например, г-н Г е р а р, и специалисты по морщинам, волосам и бородавкам, как г-н Давид.

Затем идут специалисты по каминным подставкам для дров, стенным часам, письменным приборам и прочей утвари, как, например, г-н Камберуорс, чья «Мария» может найти себе применение и в Лувре и в лавке Зюсса, и как статуя и как канделябр. Назовем также и г-на Ф е ш е р а, чье дарование универсально до отчаяния: тут и колоссальные фигуры, и спичечницы, и мотивы ювелирных изделий, и бюсты и барельефы — его хватает на все. Портрет всем известного актера, выставленный им в Салоне этого года, не более похож на свою модель, чем прошлогодний; сходство всякий раз самое условное. Прошлогодний смахивал на Иисуса Христа, а теперешний, сухой и педантично мелочный, далеко не передает оригинального, угловатого, насмешливого и подвижного лица модели. Впрочем, вовсе не следует думать, будто этим скульпторам недостает учености. Эрудиции у них не меньше, чем у авторов водевилей или академиков; они собирают дань со всех эпох и всех жанров и сами внесли вклад во все школы. Они охотно превратили бы резные надгробия собора Сен-Дени в портсигары или ларцы для кашмирских шалей, а флорентийскую бронзу — в грошовые безделушки. За более полными сведениями о принципах этой игриво порхающей школы следовало бы обратиться к г-ну Клагману, который, по-видимому, возглавляет эту огромную фабрику.


Жалкое состояние скульптуры особенно явно видно из того, что царствует в ней г-н П р а д ь е. Этот скульптор умеет по крайней мере лепить плоть, и резец его не лишен изящества. При всем том ему не дано ни пространственного воображения, необходимого для создания крупных композиций, ни воображения пластического. Его талант холоден и академичен. За всю свою жизнь ему удалось разве что раскормить несколько античных торсов и украсить их головы прическами содержанок. «Легкая поэзия» столь же холодна, сколь и жеманна; она не так упитанна, как прежние статуи г-на Прадье, но со спины выглядит просто уродливо. Г-н Прадье выставил, кроме того, две бронзовые фигуры, «Анакреон» и «Мудрость» — неприкрытое подражание античности. Они с очевидностью показывают, что без этого благородного костыля г-н Прадье спотыкался бы на каждом шагу.

Бюст представляет собой жанр, требующий меньше воображения, чем монументальная скульптура, и дарования не столь возвышенного, но не менее тонкого. Это более интимное и камерное искусство, чьи удачи не столь явно бросаются в глаза. Подобно живописному портрету, выполненному в манере натуралистов, бюст требует губокого проникновения в характер модели и умения передать его поэзию; ибо редки модели, начисто лишенные поэзии. Почти все бюсты г-на Д а н т а н а выполнены в согласии с лучшими принципами. Все они отмечены своеобразием, и тщательность в деталях не исключает в его вещах свободу и широту манеры.


У г-на Л а н г л е, напротив, главным недостатком можно назвать известную скованность и необычайную, почти детскую робость, которая придает его вещам видимость сдержанности. Зато невозможно наделить человеческое лицо большей достоверностью и подлинностью. Представленный им маленький, нахмуренный и серьезный бюст обладает великолепным достоинством хорошей римской скульптуры — идеализацией, подсказанной самой натурой. Кроме того, в работе г-на Лангле хочется отметить выражение глубокой сосредоточенности, которое также составляет одну из черт античной скульптуры.