О г-не Ари Шеффере и о фальсификаторах чувства

Пагубный пример такого метода, если только слово это применимо к отсутствию всякого метода, мы видим в лице г-на Ари Ш е ф ф е р а.

Отдав дань подражания Делакруа, а затем французским колористам и рисовальщикам и неохристианской школе Овербека, г-н Ари Шеффер обнаружил — правда, с некоторым опозданием, — что он не рожден художником. Тогда ему пришлось прибегнуть к иным средствам, и он обратился за помощью и покровительством к поэзии.

Это заблуждение нелепо вдвойне: во-первых, поэзия не может быть непосредственной целью художника; когда картина поэтична, она только выигрывает от этого, но поэзия бессильна скрыть несовершенство живописи. Заранее ставить перед собой цель написать поэтичную картину — вернейший способ не добиться этого. Поэтичность должна приходить естественно. Она возникает как результат самой живописи; ведь поэтическое чувство дремлет в душе зрителя, и гений художника состоит в способности разбудить его. Главное в живописи — цвет и форма; живопись и поэзия близки друг к другу ровно настолько, насколько сама поэзия способна вызвать в душе читателя живописные образы.

Во-вторых, отметим как следствие сказанного выше, что большие художники, повинуясь безошибочному инстинкту, берут у поэтов только очень красочные зрительные образы. Вот почему Шекспир им ближе, чем Ариосто.

В качестве яркого примера недомыслия г-на Ари Шеффера рассмотрим сюжет его картины «Святой Августин и святая Моника». Какой-нибудь простодушный испанский художник, вдохновленный вдвойне и искусством и религией, со всей наивностью и старанием вложил бы в работу свои общие представления о св. Августине и о св. Монике. Здесь же перед нами совсем иное: художник задался целью воплотить — с помощью кистей и красок — следующие строки: «Мы оба старались постигнуть, чем же будет та вечная жизнь, которой не видел глаз, не слышало ухо и куда сердце человека бессильно проникнуть»! Да это же предел нелепости! Невольно на ум приходит танцовщик, исполняющий алгебраические па!

Прежде зрители были благосклонны к г-ну Ари Шефферу; его «поэтичные» холсты оживляли в их памяти любимые страницы великих поэтов, и зрители не требовали большего. Мимолетный успех г-на Ари Шеффера явился данью уважения зрителей к памяти Гете. Однако с тех пор многие художники, даже из числа не слишком самобытных, успели показать публике настоящую живопись, выполненную уверенной рукой в соответствии с самыми простыми законами искусства: мало-помалу публика утратила интерес к незримой живописи, и сегодня она, как ей и свойственно, проявляет по отношению к г-ну Ари Шеффе-ру черную неблагодарность. Ничего не поделаешь: она права.

В общем, живопись его выглядит такой жалкой, унылой, неопределенной и грязной, что многие принимали холсты г-на Ари Шеффера за холсты г-на Анри Ш е ф ф е р а , другого жирондиста от искусства. На мой же взгляд, они походят на холсты г-на Делароша, слинявшие под проливным дождем.

тобы получить понятие о творческом размахе художника, достаточно приглядеться к его публике. Эжена Делакруа особенно ценят живописцы и поэты: г-на Декана — живописцы: г-на Ораса Берне — солдафоны; г-на Ари Шеффера — эстетствующие дамы из числа тех, которые с досады на наступивший климакс ударились в религиозную мистику^[1].

Фальсификаторы чувства обычно бывают скверными художниками. Иначе они нашли бы своим способностям другое применение в искусстве.

Среди них выделяются те, кто гонится за красивостью.

Поскольку чувство, как и мода, вещь бесконечно изменчивая и разнообразная, то среди этих фальсификаторов могут встретиться самые разнообразные типы.

Больше всего они рассчитывают на текст выставочного каталога. Заметим кстати, что название картины никогда не передает ее сюжета, особенно у тех художников, кто, обожая приятную мешанину из всяческих мерзостей, к сентиментальности примешивает еще и нравоучения. Действуя таким образом, можно дойти до настоящего ребуса из чувств.

Положим, вы находите в каталоге название «Бедная пряха!». Вполне возможно, что на картине изображен просто-напросто шелковичный червь или гусеница, раздавленная ребенком. Дети ведь так безжалостны!

«Сегодня и завтра». Что бы это могло означать? Может быть, два знамени, белое и трехцветное; или тут имеется в виду одержавший победу депутат и тот же депутат в отставке. Ничуть не бывало: это юная девственница, вступающая на путь порока, играет драгоценностями и розами; и вот она же, потрепанная и увядшая, валяется на солиме, расплачиваясь за былое легкомыслие.

«Нескромный». А ну-ка, попробуйте угадать! Почтенный господин застает врасплох двух краснеющих девиц, склонившихся над альбомом с фривольными картинками.

Последняя картина — типичный образец чувствительных сценок времен Людовика XV, которые стали проникать в Салон после композиции «Увольнительная на десять часов». Тут уж совсем иные сантименты, куда менее мистические.

Обыкновенно авторы чувствительных картин черпают вдохновение в последних стихотворных опусах очередного синего чулка — это жанр меланхолический и иносказательный; в других случаях они представляют собой изложенное средствами живописи плаксивое негодование бедных против богатых — это жанр обличительный; иногда они заимствуют сюжеты из народной мудрости — это жанр афористический; иногда сюжет берется из сочинений г-на Буйи или Бернардена де Сен-Пьера — это жанр морализаторский.

А вот еще несколько примеров сентиментальных картин: «Любовь в деревне» (счастье, покой, отдых) и «Любовь в городе» (крики, скандал, опрокинутые стулья, сброшенные на пол книги — словом, метафизика, доступная любому простофиле).

«Жизнь девушки в четырех эпизодах» — назидание девицам, наделенным особой склонностью к материнству.

«Милостыня девы неразумной». У входа в кондитерскую Феликса уличная женщина протягивает заработанный в поте лица грош нищему савойяру. В глубине кондитерской богатые посетители лакомятся сластями. Этой картиной мы обязаны, по-видимому, сочинениям типа «Марион Делорм», проповедующим добродетели убийц и проституток.

Сколько труда и хитроумия вкладывают французы в то, чтобы самих себя ввести в заблуждение! Книги, картины, романсы — что только не использует, чем только не гнушается этот очаровательный народ, когда он хочет надуть самого себя.

Примечания

1. ↑ Тем, кого задевают вспьишки моего справедливого гнева, я рекомендую прочитать «Салоны» Дищро. Среди других примеров разумной благотворительности они найдут- там замечание великого философа по поводу одного нуждающегося художника, обремененного многодетной семьей: Дидро сказал, что ему следует отказаться либо от живописи, либо от семьи.